Прогнозирование – одно из любимых слов в лексиконе руководителя Нижегородского управления Федеральной антимонопольной службы России Михаила Теодоровича. И это неудивительно, ведь уже первая его работа в Опытном конструкторском бюро имени И.И. Африкантова (ОКБМ) была связана с прогнозированием надежности оборудования, да еще в такой ответственной сфере как атомная отрасль. В начале 90-х Михаил Леонидович служил старшим научным сотрудником в лаборатории системного прогнозирования Нижегородского филиала Института машиноведения, ушел оттуда в городской фонд имущества и снова вернулся – уже в качестве заведующего лабораторией. Затем были годы «свободного полета», когда он занимался преподавательской и консалтинговой деятельностью. Шесть лет попыток предсказать будущее нижегородской экономики в областном департаменте экономики и прогнозирования. Эти годы Михаил Теодорович до сих пор вспоминает, как «крайне романтичное время, когда деньги зарабатывались быстро, легко и законно, а окружающая действительность открывала почти безграничный простор для инициативы.
Впрочем, с границами у Михаила Леонидовича особые отношения. Он восхищается героями, не признающими никаких пределов, и в них видит «секретное оружие», благодаря которому Россия совершит прорыв в будущее. В то же время он уважает в людях способность к самоограничению и умение не выходить за рамки тогда, когда этого делать не следует. Этому нашего сегодняшнего героя научили в Политехе.
- Мне кажется, что инженерное образование – это замечательная основа, на которой можно строить все остальное. Оно воспитывает дисциплину и огромную потребность в ежедневной работе – муторной, кропотливой, но вы эту работу делаете, потому что так с собой договорились. Эта способность к самоорганизации, самоограничению, самопринуждению потом очень пригождается. Я уж не говорю о том, что законы физики неизменны. Например, вы никуда не загнете кривую состояния водяного пара, хоть бы вы умерли рядом с ней. Это не экономика и не политика, где можно наговорить много-много слов, убедить в чем-то себя в первую очередь, а может быть, и людей. Статистические законы, которые работают в экономике, тоже наказывают за неуважение, но только позже, когда уже изменить ничего нельзя.
Первую специальность Вы сами выбирали?
- Сам. Окончив школу с «золотой» медалью, я поехал поступать в МГУ, потому что для меня это был храм науки. Но, оказавшись там, я увидел нечто иное. Представьте: общага на 150 человек, спортзал, матрасы какие-то заплеванные на полу лежат, жизнь в этом спортзале непрерывная – 24 часа в сутки, свет не гаснет, как в камере. И ощущение такое, что никому не нужно отбирать талантливую молодежь, чтобы пустить ее дальше в науку. Мне это не понравилось. Я сдал два экзамена и вернулся в Горький, немножко отдохнул и поступил в Политех.
Моя специальность – судовые ядерные электроустановки. Я десять лет ездил на ремонты – сначала со старшими товарищами, потом во главе бригады. Когда ведешь бригаду в аппаратную выгородку для ремонта радиоактивного оборудования, вышедшего из строя в результате аварии, счет идет на минуты, даже на секунды. Потому что радиация не разговаривает – она просто уносит здоровье или жизнь. Вы знаете, что у вас есть несколько часов, чтобы сделать нечто, и вам приходится все рассчитывать до секунды. Как в кино: кто-то умный сидит и смотрит на секундомер, а в это время другие совершают что-то великое. А здесь не великое – здесь просто режут железо, варят железо, крутят железо. Но тоже по часам. И вы отвечаете за людей, отвечаете за результат, потому что второй попытки не будет.
Вам довелось поучиться не только в России, но и в США – в Университете Джорджа Мэйсона (Вашингтон). За три месяца обучения там какое представление сложилось у Вас об американцах?
- Американцы – люди очень серьезные и даже жесткие. Они ценят время, как деньги. У них стрелка на часах движется, и в это время какой-то счет либо растет, либо убывает. Так что если у них возникает ощущение, что ты перед ними «номер стоишь», как клоун на арене, первая встреча может стать последней, людям становится скучно в этом участвовать, и все очень скоро рассыпается.
Те три месяца в США прошли как в окопе. Университетский курс, месячная стажировка в департаменте финансов местного правительства, подготовка к зачетам, видеопрезентации, деловые встречи, которых в день могло быть три или четыре. Два часа на сон. И за все три месяца я ни с кем ни слова по-русски не сказал.
Это была моя первая «ходка» за границу, и, оказавшись в Америке, я понял, что по-английски не говорю, хотя учил его в университете, ходил на курсы, перед стажировкой прошел собеседование на языке. Университет Джорджа Мэйсона находится ближе к южным штатам, и английский язык там специфический – очень быстрый и картавый. Быть понимаемым там оказалось бесконечно трудно. Это была еще одна «гиря на ногах», с которой там приходилось прыгать в высоту.
Какое впечатление произвела на Вас Америка?
- Самое яркое впечатление – это профессиональная, невидимая, очень преданная своему государству, очень увлеченная тем, что делает, бюрократия. Хороший полицейский в США – герой, такой, каким мы видим его в кино. Учитель – тоже герой, и чиновник – тоже. И хороший заслуженный чиновник в конце карьеры получает столько же, сколько хороший полицейский и хороший учитель.
Эта бюрократия лежит в основе эффективности американского общества, и государства, и экономики. Тогда, в 1994 году, местные власти при населении 700 тысяч человек собирали 4 млрд долл. в бюджет, причем участие федерального правительства в этой сумме равнялось нулю. Нижегородская область еще только подходит к такой цифре.
В России возможно «экономическое чудо», подобное американскому?
- Возможно. Это вопрос времени. Россия 20 лет в рынке, и, понятно, что у нас все впереди. Но понятно и то, что не бывает удачных экспромтов – бывают хорошо организованные мероприятия. Нет у нас ни 300 лет, ни возможности так радикально ошибаться, как это происходило в западных странах. Нам никто этого не позволит, ведь мир-то уже глобальный. В современных условиях оступиться – значит проиграть в международной конкурентной борьбе, перестать быть великой державой. Но, слава богу, наши люди (по крайней мере, их часть) гораздо более амбициозны, чем те же американцы. Они большего хотят и на большее готовы, чтобы добиться успеха. И само представление об успехе у россиян гораздо более масштабное, чем у американцев. И я думаю, что это наше секретное оружие – одно из средств, с помощью которых Россия совершает и, в конце концов, совершит рывок.
Давайте о Вашем личном рывке. Как Вы возглавили Управление Федеральной антимонопольной службы?
- Шел я однажды по улице, и звонит мне Геннадий Гудков: «Зайди – поговорим». Я захожу. «Как дела?» – «Нормально». – «Чем занимаешься?». А у меня тогда было несколько проектов: грантовый – по борьбе со СПИДом, проекты по реформе бюджетной системы и государственной торговой инспекции (это было время собирания всех контролирующих органов в единый Роспотребнадзор).
Гудков предложил мне возглавить Нижегородское управление Федеральной антимонопольной службы, и мне это показалось интересным, тем более что когда-то, кажется в 1991 году, мы вместе по поручению Бориса Немцова готовили областной закон о защите конкуренции. Он был коротким – всего три пункта. Последний пункт касался контроля, и главный его смысл состоял в том, что все бюджетные ресурсы расходуются на гласной, конкурентной и конкурсной основе. Потом это выросло в законодательство о госзакупках. Так что Нижегородская область была экспериментальной площадкой, на которой отрабатывались все эти механизмы.
Позже меня пригласил к себе руководитель ФАС Игорь Артемьев. После этой встречи мне обещали перезвонить и перезвонили. Спросили, готов ли я приступить к работе через две недели. «Хорошо, как скажете, готов», - ответил я.
Получается, что в Федеральную антимонопольную службу Вы попали «волею судеб» - практически случайно. А в детстве, как я слышала, мечтали стать поваром и даже в 10 лет сварили первые щи…
- Дело в том, что, когда мне было восемь лет, у меня родилась сестра. На семейном совете мы решили, что она не будет ходить в ясли. Няньку толи дорого было нанимать, толи негде взять, поэтому решено было, что нянька будет коллективная. Мы с братом учились в разные смены, так что сутра с сестрой сидел он, потом я, а родители вечером. Был еще пересменок, когда мама приходила обедать. А обед был короткий – 40 мнут, из которых около получаса мама тратила на то, чтобы прийти и уйти. 10 минут ей оставалось, чтобы войти, снять верхнюю одежду, посмотреть на детей, утереть нос сестре, поесть, опять одеться и уйти обратно на работу. Поэтому действовать надо было очень четко, слаженно и быстро.
Сначала мама оставляла обед, потом я начал сам готовить, потому что было время, и мне стало интересно. Но потом сестра пошла в садик, а я вместо кулинарии увлекся химией. В принципе, это одно и то же: вы берете банальные предметы, совершаете нечто магическое – и в результате возникает новое качество.
К кулинарии больше не возвращались?
- Был период, когда я увлекался рецептурой блинов. Мне хотелось создать блин – абсолютно прозрачный, тонкий и в то же время съедобный. Это совершенно небанальная творческая задача. За каждым красивым и вкусным блином стоит большое мастерство. Многое зависит от муки, молока, воды, температуры, от сковородки и т.д.
Идеальный блин в итоге получился?
- Да.
А что такого интересного Вы нашли в химии?
- Это увлечение началось случайно. Мне попал в руки учебник по неорганической химии старшего брата. В учебнике практически открытым текстом было написано, как сделать порох – как создать термитную смесь, которая очень хорошо горит и даже взрывается. Нужно было всего лишь сходить в хозмаг и в аптеку, купить ингредиенты и смешать их. В итоге я наладил изготовление самых разных сортов фейерверков. Термитные смеси раскрашивал солями различных металлов: натрия, железа, меди, калия – и пламя становилось разноцветным. Кстати сказать, никто ни разу от моих экспериментов не пострадал, у меня руки-ноги тоже на месте. Правда, иногда в квартире дурно пахло.
Но ведь были у Вас увлечения и более «мирные» - например, чтение. Вы как-то упоминали, что у Ваших родителей была большая библиотека.
- Родительская библиотека до сих пор жива-здорова. Родители ушли уже, а библиотека осталась. Другое дело, что теперь она рассредоточена. Когда мы были маленькими, библиотека была храмом. Были шкафы, стеллажи, бесконечные полки. Все это было структурировано, организовано, было известно, какая книга где стоит, и отец в три секунды доставал нужную из тысяч. Сейчас что-то находится у сестры, что-то у меня. Библиотека развивается скачками – то художественная, то естественнонаучная, то психология, то еще что-то. Но все равно это живое дело.
А что Вы любите читать больше всего?
- В детстве я читал все подряд: Дюма, Уэллса, Брэдбери, Беляева, Ефремова – и фантастику, и фэнтези, и приключенческую литературу. И энциклопедический словарь – страшно интересное, кстати сказать, чтение. Очень удобно: одну книгу можно читать без конца. Берете вы, скажем, «Трех мушкетеров» Дюма – два-три дня и книжки нет. А словарь пока до конца дочитаешь, забудешь, что вначале было. Очень плотный текст, требующий колоссальной концентрации.
На данный момент моя любимая книга – «Бегство от безопасности» Ричарда Баха. В этой книге на немногих страницах передан очень глубокий смысл. Жизнь не в том, чтобы чувствовать себя в безопасности. Придорожный камень уж точно в безопасности, потому что он никому не нужен, он вне потока. Если вы хотите жить, вы рискуете чем-то, но только в этом есть смысл.
От Вас иногда слышишь фразу, которую сказала Вам бабушка: не умирай, пока живешь. Какой смысл Вы вкладываете в это высказывание?
- Жизнь – это движение, действие, событие и, соответственно, риски, страдания, переживания, боль, успех, торжество, радость и остальное. Когда вы совершаете действие, вы неизбежно получаете отклик в виде некоего результата, некоей эмоции. Если вы этого не хотите, не хотите, чтобы вам было больно, не хотите и не любите проигрывать, терять – вы как будто обкладываетесь подушками, устраиваете себе редут, нору – и чудно там себя чувствуете. Но только жизнь в это время начинает течь мимо. Я считаю, что пока человек ходит и дышит, он должен шевелиться, что-то предпринимать – одним словом, быть человеком. Иначе, зачем ему душу доверил Господь Бог?
