«А вот книжка, которую я очень люблю. 1991 год издания, раритет». Беру в руки маленькую (какой же это формат? А6? бывает такой?), тоненькую, такую же хрупкую, как и ее автор, книжечку стихов. Черно-белый рисунок на обложке исчезает из памяти, как только перестаешь на него смотреть, - оставляя впечатление, которое когда-то рождали иллюстрации к горьковскому «Данко». Пока я осторожно перелистываю страницы, читаю первые строчки стихов, она, написавшая эти строки, – нижегородская поэтесса Марина Кулакова – продолжает рассказывать:
- В эту книжку вошли стихи из моего сборника «Государственный заповедник» - не все, только избранные фрагменты. А еще в нее включены рок-тексты, с которыми я когда-то выступала на первом горьковском рок-фестивале с группой «Ироникс».
Марина Олеговна, что чувствуешь, когда впервые держишь в руках книжку своих произведений?
- Удивление. Если для человека книги значат так много, как для меня (ведь я с глубокого детства не только писатель, но и читатель), своя книжка становится большой радостью. Стихи я пишу с четырех лет, в 1986 году вышел мой первый сборник «Когда бы не юность». Но свое предназначение осознавалось трудно. Закончив университет, я поехала по распределению в глухую деревню, потому что мне было как-то очень неустойчиво: я не понимала, что я должна и что могу сделать. А хотелось сделать как можно больше серьезного, полезного. Если не хватает учителей в деревне, и нужно туда поехать – это как призыв в армию, и невозможно отказаться. Я поехала в Шарангский район, в село Большое Устинское, и отслужила свои два года в тяжелых условиях, хотя могла остаться в Горьком или поехать в Москву, продолжать образование, что я потом и сделала.
Насколько я знаю, у Вас целых три высших гуманитарных образования: филологический факультет Горьковского тогда еще государственного университета имени Н.И. Лобачевского, Высшие литературные курсы при Литинституте имени А.М. Горького, да еще и театроведческий факультет РАТИ (Российская академия театрального искусства), мастерская Натальи Крымовой. Как возникло желание узнать театр «изнутри»?
- Мой отец – актер, народный артист Марийской АССР, значительную часть жизни проработавший в Русском драматическом театре в Йошкар-Оле. Мама всю жизнь была учителем и при этом заядлой театралкой. И вот, имея родителей, которые обожали театр, очень хорошо его знали, жили им, я себя в театре чувствовала неловко, некомфортно. Не нравилось мне многое в театре. Я думала, что чего-то не понимаю, и мне надо еще поучиться, разобраться. Так я и решила получить второе, театроведческое образование.
Разобрались?
- Да, разобралась и поняла, что я просто не человек игры. И далеко не весь мир театр. И не все люди в нем актеры. Все, что в жизни не игра, кажется мне более интересным и важным.
Увлечение поэзией тоже родилось под влиянием родителей?
- Конечно, и мама, и отец оказали на меня влияние, прежде всего тем, что они были людьми творческими, связанными с жизнью художественного слова в разных его ипостасях – школьно-преподавательской и театральной, сценической.
Мама преподавала литературу и русский язык в школе, но сама никогда в жизни не могла бы написать ни одной поэтической строчки – и не писала. Она ценила во мне то, что считала литературным талантом, хотя мы и плохо понимали друг друга. Моя мама была очень яркой, сильной, властной личностью. Я была замыслена ею как талантливая девочка, но что это такое и чем грозит жизни другого человеческого существа – она этого не понимала и даже задумываться об этом не хотела.
Мой отец, тоже никогда не писавший стихов, был гораздо более близок мне по душевному складу. Но он не жил с нами. У нас была очень специфическая семейная ситуация. Мой отец был намного моложе моей мамы, он был ее учеником. Мы никогда не были семьей. Он жил и работал в других городах, и видела я его раз в году. Но он всю жизнь очень любил мою маму и меня. В конце его жизни мы очень сблизились, и, когда подрастал мой сын, он принимал большое участие в его судьбе.
Вы как-то сказали, что интерес к поэзии пробудился у Вас в десятом классе, после участия во Всероссийском празднике литературного творчества школьников, посвященном В.В. Маяковскому. Что на этом празднике произвело на Вас такое сильное впечатление?
- Дети. Мои тогдашние ровесники, которые писали сами и интересовались литературой. В их числе был мальчик, увлекавшийся Велимиром Хлебниковым, о котором нам ничего, конечно, в нашей советской школе не говорили, и моя мама, например, вряд ли знала это имя. А этот мальчик – Аркаша Перенов из Улан-Удэ – вдохновенно и упоенно читал абсолютно непонятные стихи, которые звучали очень красиво и необычно. Домой вернулась, поняв, что школу-то я заканчиваю, но многое в литературе пропустила. Чтобы разобраться, пошла на филологический факультет, хотя до этого всерьез собиралась поступать на биофак. Сегодня я, конечно, уверена, что именно литература была и остается моим призванием. А страсть к животрепещущему и инакоживущему, интерес к биологической жизни во всех ее формах, притихнув в то время и перейдя в форму словесных изысканий, тем не менее, остались на всю жизнь, и знания по биологии, полученные когда-то, до сих пор помогают мне в работе, в размышлениях.
Сыну Вашему передалась эта «страсть к животрепещущему и инакоживущему»? Какие у него взаимоотношения с литературой?
- Моему сыну Максу удалось написать очень хорошую прозу в очень раннем возрасте – в 15 лет. Отчасти это произошло потому, что интерес к фантастике я у него подавила на корню. Сказала: абсолютно никому не интересно, что происходит на какой-то там планете, а пишешь ты это потому, что просто не сможешь описать свой обычный день. В результате я получила совершенно замечательную повесть «Аз есмь пацан», в которой описывалась жизнь подростков на окраине большого города. Возраст - 13 лет: взросление мальчика во дворе, среди старших, которые действуют методом силы, среди беспризорников, нюхающих клей, – одним словом, мир, куда не ступала нога взрослого человека. С этой повестью Макс побывал в Липках и прошел в финал литературного конкурса-фестиваля «Молодой литератор», где его впервые увидел Захар Прилепин. Вскоре у Прилепина вышла книга «Ботинки, полные горячей водкой», ее подзаголовок «Пацанские рассказы» - для меня это очевидно – говорит о том, что это единое и очень важное на тот момент смысловое поле.
Позднее Макс поступил в Литературный институт имени А.М. Горького, но оставил его через три месяца. Он не хотел, чтобы мы умерли с голоду, потому что с детства видел: я иду по какому-то самоубийственному пути, у меня нет гарантированного заработка, иногда мы едва сводим концы с концами. Сейчас он в Москве, работает главным редактором крупного портала, связанного с компьютерными играми.
Вы являетесь членом Союза российских писателей. Что для Вас значит членство в этой организации?
- Для меня факт нахождения в союзе писателей так же естественен, как само писание мной стихов. Сколько себя помню, я пишу стихи, их печатают, меня куда-то приглашают. Это для меня естественно. Точно так же с членством в союзе писателей: меня туда приняли даже без моего заявления.
Вы уже упоминали, что участвовали в первом горьковском рок-фестивале. Расскажите об этом эпизоде в Вашей биографии.
- Этот фестиваль организовали в 1986 году люди, работавшие в газете «Ленинская смена», с которой я тогда активно сотрудничала: там печатались мои стихи и статьи. Со знакомыми музыкантами мы создали совместный творческий проект – группу «Ироникс». Название придумала я. Музыканты сказали: «Ты у нас специалист по словам – вот и придумывай». Надо сказать, у нас была специфическая творческая компания: мы не то чтобы друг друга не понимали – мы дико, страстно, страшно, люто спорили о том, что такое рок-музыка. Мои музыканты на дух не переносили все то, что было рок-музыкой в моем понимании. Они ориентировались на западные образцы – на «Pink Floyd», например. А для меня западные образцы ровным счетом ничего не значили.
Какую музыку слушали Вы?
- В 1984 году, когда я уехала работать в далекое село Большое Устинское, со мной туда поехали две аудиокассеты: на одной были записи групп «Зоопарк» и «Аквариум», на второй – Саши Башлачева. В глухой русской деревне, где рядом, за рекой – непроходимая тайга, под глубокими снегами, в страшные морозы в плохо отапливаемом доме я погружалась в пространство отечественной рок-музыки – очень странное, иррациональное. Но самое интересное для меня заключалось в голосе и текстах Александра Башлачева. Во всем этом был такой нерв, что возникало ощущение: успеть бы увидеть этого человека. В итоге оказалось, что чувство меня не обмануло (Александр Башлачев покончил с собой, шагнув из окна восьмого этажа дома №23 по проспекту Кузнецова в Ленинграде – «В городе N»). Все же я успела с ним увидеться. Он приходил сюда, в эту комнату.
Как состоялось знакомство с Башлачевым?
- На первом горьковском рок-фестивале мы стали лауреатами, хотя интересных участников там было много: и группа «Хроноп», и Сережа Чиграков («Чиж»). На фестиваль приезжал Артем Троицкий, написавший впоследствии книгу «Рок в Союзе», в которой упоминается и о группе «Ироникс». Наше выступление произвело на него впечатление. Он спросил меня: «Вы слушаете американский рэп?» Я сказала: «Нет, я слушаю Александра Башлачева». Оказалось, что он тоже любит Башлачева и с ним знаком, через него и ещё через некоторых московских участников фестиваля возник этот контакт. Оказалось, что Башлачёв слышал про меня, и ему тоже было интересно со мной познакомиться.
Удивительное было время. Я тогда выступала в разных городах - в Новом Уренгое, в Ростове-на-Дону, в Вологде, в Москве – и чувствовала, что стихи – это очень высокая степень свободы. И очень опасная степень. Далеко не всем возможно совместить её с жизнью, с нашим «беспощадно земным» шаром…
В прошлом году увидел свет шестой поэтический сборник Марины Кулаковой с загадочным названием «Человьиха». «Человьиха» - ее собственный неологизм. Разгадывать его значение предоставляется читателям.
Сегодня Марина Олеговна руководит литературным клубом «Центр писателей Нижегородского края». Одна из любимых тем ее встреч с талантливыми нижегородцами – мелическая поэзия – древнейшая традиция, к которой поэтесса относит, в том числе, и Александра Башлачева.
